В коридоре они столкнулись с Лужиным: он явился ровно в восемь часов и отыскивал нумер, так что все трое вошли вместе, но не глядя друг на друга и не кланяясь. Молодые люди прошли вперед, а Петр Петрович, для приличия, замешкался несколько в прихожей, снимая пальто. Пульхерия Александровна тотчас же вышла встретить его на пороге. Дуня
здоровалась с братом.
Между тем у Годневых ожидали Калиновича с нетерпением и некоторым беспокойством. В урочный час уж капитан явился и, по обыкновению,
поздоровавшись с братом, уселся на всегдашнее свое место и закурил трубку.
Вскоре после захода солнца отворилась дверь и в избу быстро проскользнул Иван. «Ну, что, надумался?» — спросил он,
поздоровавшись с братом. «Надумался, идет!» — отвечал тот. «Вот это по-нашему, по-молодцовски!» — воскликнул Иван и бросился обнимать брата. Тот не противился. «Надо бы уговор-то запить…» — заметил Петр. «И то дело! А разве есть?» — «Припас», — ответил Петр, вынимая из-под стола, под которым лежал и топор, четвертную бутыль. «Ну, парень, да ты не брат, а золото!» — восхитился Иван.
Неточные совпадения
Для Клима наступило тяжелое время. Отношение к нему резко изменилось, и никто не скрывал этого. Кутузов перестал прислушиваться к его скупым, тщательно обдуманным фразам,
здоровался равнодушно, без улыбки.
Брат с утра исчезал куда-то, являлся поздно, усталый; он худел, становился неразговорчив, при встречах
с Климом конфузливо усмехался. Когда Клим попробовал объясниться, Дмитрий тихо, но твердо сказал...
Брат и сестры жили дружно; последние даже благоговели перед младшим
братом и
здоровались с ним не иначе, как кланяясь до земли и целуя его руку.
— Вот, уж никак не ожидал вас встретить здесь, — заговорил он,
здороваясь с обоими
братьями.
Дверь на блоке завизжала, и на пороге показался невысокий молодой еврей, рыжий,
с большим птичьим носом и
с плешью среди жестких, кудрявых волос; одет он был в короткий, очень поношенный пиджак,
с закругленными фалдами и
с короткими рукавами, и в короткие триковые брючки, отчего сам казался коротким и кургузым, как ощипанная птица. Это был Соломон,
брат Мойсея Мойсеича. Он молча, не
здороваясь, а только как-то странно улыбаясь, подошел к бричке.
Пришел Федор.
С красными пятнами на лице, торопясь, он
поздоровался и увел
брата в кабинет. В последнее время он избегал многолюдных собраний и предпочитал общество одного человека.
Злополучный старик Михаил Андреевич был так растерян, что ничего не замечал. Он едва
поздоровался с женой, мимоходом пожал руку Горданову и начал ходить по комнате, останавливаясь то у одного, то у другого стола, передвигая и переставляя на них бесцельно разные мелкие вещи. Глафира видела это, но беседовала
с братом.
Из Одинцова поехал в Каменку. Там хозяйничал мамин
брат, дядя Саша, а в отдельном флигеле жила бывшая владелица имения, „баба-Настя“ — сестра бабушки, моя крестная мать, добрая и простая старушка
с умными глазами. Тут-то уж, конечно, можно и нужно было расцеловаться
с нею по-хорошему. Но я обжегся на молоке, губы еще были в пузырях. И я
поздоровался с нею — за руку! Пожал руку. Видел ее огорченные и удивленные глаза и понял, что опять сделал глупость.
Оказалось, что слуги ошиблись; это приехал из Александровской слободы князь Никита,
с разрешения царя опередивший его по дороге.
С ним было множество слуг.
С радостным лицом обнял он
брата, поцеловал племянницу и дружески
поздоровался с князем Владимиром, Яковом Потаповичем и священником отцом Михаилом.